Несмотря на то, что разговор с Гнайзенау принёс свои плоды, с места Кливленд так и не сдвинулась – сидела в полосе прибоя, лениво перебирая пальцами собственные кудри и смотрела куда-то вперёд, туда, где за блеском солнца, отражавшегося в морских волнах, скрывался бледно-голубой корпус Омахи. Сигил сиял у неё на лбу, как и отметины флота, что означало только одно: Кливленд всё ещё не вышла из сети, но на этот раз разговор был уже с кем-то другим. Хотя, почему с «кем-то»?

– Ну пожалуйста! – ворвался в её голову чужой вопль, и Кливленд поморщилась: даже если отмести эмоции, Омаха и без Модели Сознания была излишне импульсивна.

– Я же уже сказала: нет, ни в коем случае. – повторила она сказанное ранее, почти ощущая, как за пару десятков километров Омаха подскочила на собственной палубе, вцепившись в её ограждение, и заорала куда-то вперёд, в море – будто Кливленд могла её услышать.

– Это несправедливо! – Кливленд могла поклясться, что она почти слышит чужие вопли не через квантовую связь, настолько капризно и оглушительно «звучал» голос её ближайшей подчинённой.

– Тебе незачем сходить на берег, – она попыталась вклиниться в стенания Омахи о несправедливости жизни, но последняя не слушала её, вцепившись в ограждение палубы и, упираясь ногами в пол, выгнула спину так, чтоб почти видеть то, что происходит у неё за спиной. Стенать о несправедливости жизни она не прекращала. – Омаха, немедленно прекрати! Пожалуешься на свою трудную жизнь потом!

– Ты больше не хочешь меня слушать с тех пор, как сошла на берег, – обиженно сообщила Омаха.

– Ох, ну конечно, потому что у меня появились другие дела, – прошипела Кливленд, наконец-то ощущая, что такое «недовольство». – Надеюсь, за своими жалобами ты не упустила моих указаний, потому что выходить на связь я в ближайшие дни не буду. Сделай всё, как я говорю, и не суйся на берег.

Омаха в нескольких десятках километров от неё показала язык виднеющейся береговой линии и умолкла. Словно поняв это, метки на лбу и щеках Кливленд угасли, пока в голове совершенно не собирались угасать самые мрачные мысли: Омаха всё больше переставала поддаваться контролю. Будь бы «флагман» рядом, «Янтарная эскадра» бы вела себя по-прежнему, но, с уходом Кливленд на землю, её ближайшая подчинённая превратилась в деструктивный элемент, желающий только одного: отправиться следом за ней.

Кливленд лениво поднялась на ноги, но, вместо того, чтобы развернуться и пошагать в сторону города, зашла чуть дальше в море, чтоб набегающий прибой достигал её коленей. Несмотря ни на что у неё всё ещё недоставало решимости отправиться в путь, море не отпускало её. Словно, если она уйдёт далеко от воды, она засохнет как рыба и умрёт на жаре.

На самом же деле, её не оставляла мысль, что она что-то упустила и к чему-то не готова. Приказ флагмана был очень уж прозрачен, будто это была его первая часть – так где вторая?

И, конечно же, на пустом побережье она выглядела престранно – учитывая даже то, что, стоя по колено в воде, она ни испытывала от бьющих по ногам волн ни малейшего дискомфорта, хотя иной другой человек мог бы покачиваться от нахлёстывающей воды и скользящего под ногами песка.

Всё-таки, она упустила тот момент, когда рядом – «рядом» для Модели Сознания, не для человека – затормозил автомобиль. Возможно, не упустила, а всего лишь не придала этому никакого значения, потому что по её логике отправляться на пустынное побережье не стал бы никто. Люди боялись. Возможно, их страх был не совсем обоснованным, но, с точки зрения Кливленд, тем лучше. Пусть смирятся с тем, что водные просторы для них закрыты, не оглядываясь ежеминутно на то, что потеряли. Итак, иными словами, она никого на этом берегу не ждала, да и не должен сюда никто приходить.

Однако, людской мир уже в первые часы пребывания Кливленд на берегу наглядно показал ей, что людское поведение предсказать куда как сложнее, чем будущее Тумана. Последнее хотя бы сводилось к определённым целям, преследование которых отметало все прочие проблемы, люди же не поддавались никакой логике. Итак, вопреки всем её ожиданиям, контакт с человечеством произошёл на пару часов раньше срока, не в городе, а прямо там, где она строила планы и получала последние напутствия.

Кливленд запрокинула голову и чуть повернулась, чтоб увидеть воочию источник голоса, обращавшегося к ней. Человек стоял так, чтоб его не задевал прибой, тогда как она стояла по колено в воде и совершенно спокойно себя при этом ощущала. Кливленд ощутила что-то похожее на удовлетворение ситуацией: люди и правда боятся даже заходить в воду. Это ли не показатель успеха Флота Тумана?

Правда, он с ней говорил. То есть, рассчитывал на какую-то реакцию (наверно). Если вдуматься в смысл его слов, то и в них сквозил, как казалось Кливленд, страх перед морем. И правда, не лучшее место для купания людей. У людей теперь есть речки, озёра и искусственные лужи. Правда, если сказать это человеку, их контакт определённо не задастся.

Кливленд не была трусихой – в общечеловеческом понимании слова, конечно же – она просто стремилась всё делать хорошо. Сейчас, когда все её планы пошли к чёрту, потому что человек уже тут, и общаться с ним придётся в любом случае, Кливленд была выбита из колеи, вспоминая все рекомендации, которые выдала ей Гнайзенау, но пока самой приемлемой казался хук справа. Человек же напрашивается на общение с ней? Или нет? Кливленд, не меняя позы – полуоборот с запрокинутой головой – почесала нос и всё-таки развернулась к человеку лицом.

– Со мной всё в порядке. – сообщила она, продолжая непоколебимо стоять по колено в воде, несмотря на то, что волны были весьма ощутимыми. Не для её веса, впрочем. На всякий случай Кливленд всё-таки решила выйти из воды, хотя бы потому, что для хука справа нужно было расстояние поменьше, чем было сейчас, что и сделала, проседая в песок просто за счёт собственной тяжести.

От воды в кроссовках и чулках теперь так просто не избавишься, это могла понять даже Кливленд. Отличное начало для секретной операции, точнее, для её провала, было бы, если бы она прямо сейчас устроила демонстрацию возможностей Модели сознания.

– Что вам? – Кливленд снова потёрла нос, оказавшись в паре метров от человека, и уставилась на него, прикидывая, с какой точки лучше проводить «хук справа», как универсальное средство общения с людьми по завету Гнайзенау.

В кроссовках хлюпала морская вода, из-за чего ноги в них попросту скользили. Не так, чтоб это мешало ходить, но первое неудобство от знакомства с человеческим миром Кливленд уже испытала. Теперь так просто не высушишься, пока человек не уйдёт, и это неудобно. Второе неудобство заключалось в том, что ей приходилось открывать рот, и это происходило непростительно медленно. Ядро, могущее обработать этот разговор менее чем за минуту, бездарно простаивало, пока Кливленд занимала устойчивую позицию в полосе прибоя: такую, чтоб не мешали мокрые кроссовки и собственные опасения.

– И что? – не могущая пока ни в интонации, приличествующие ситуации, ни в аккуратные ответы Кливленд выглядела нахалкой. На деле, она просто не понимала, зачем человек здесь, и зачем он выдаёт ей нравоучения об опасности пребывания в воде. С другой стороны, конечно, это не может не радовать. Люди, похоже, близки к тому, чтоб сдаться. Если они сдадутся, всё будет по-прежнему, и, возможно, Туману больше не нужны будут эти тела… в хлюпающих кроссовках. Тому же, что можно было воспринять как комплимент – замечанию о собственной устойчивости – Кливленд совершенно не обрадовалась. Это значило, что она всё-таки от людей отличалась (неудивительно), что прибавляло к её конспирации ещё больше проблемных моментов.

Кливленд наклонила голову набок – кудрявая чёлка, обычно залихватски торчащая в сторону, упала ей на левый глаз, заставляя подуть чуть вверх, сдувая волосы с угла обзора.

– Боитесь? – спросила она, не уточняя, чего именно.  Впрочем, это и так очевидно: Туман. Больше человечеству пока нечего бояться – кроме войн, голода и народных танцев.

Забавно, но из всего, что она сказала, три фразы относились к категории вопросительных, и лишь одна отвечала на поставленный вопрос. Это вполне соответствовало её стремлению узнать побольше, вот только не выглядело ли это странно? Гнайзенау советовала ей выбрать модель поведения, но, похоже, это у неё пока получалось… из рук вон плохо. Кливленд была собой: всё тем же проштрафившимся однажды кораблём, который следует приказам и выстроенной системе. По-другому дела не шли.

– Ладно, ладно, – Кливленд подняла ладони на уровень плеч – на языке людей это означало «сдаться», не так ли? – и вышла из полосы прибоя окончательно. Вопрос о том, подбросить ли её или нет, застал Модель сознания врасплох и окончательно поставил в тупик. Во-первых, это совершенно не вязалось с образом боящегося моря человека. Во-вторых, ей-то это зачем?

Кливленд бросила ещё один взгляд в сторону водной глади и покачала головой.

– Доберусь сама.

Те, кто боятся, не ходят к морю и не живут возле него. С этим Кливленд могла бы согласиться, если бы не видела сразу несколько логических несостыковок в заявлении мужчины. Само по себе оно было правильным, вот только…

– Я что-то не вижу здесь домов и кучи людей. – несмотря на формулировку, тон не нёс в себе и доли ехидства. Кливленд так и держала голову чуть склонённой набок, разглядывая собеседника так, что это было неприлично. На самом деле, она запоминала, как двигаются у людей лица, как выражаются эмоции, как нужно их классифицировать и воспринимать. С последними двумя факторами всё шло из рук вон плохо, потому что Кливленд не понимала, как воспринимать эту попытку взъерошить волосы ещё больше или какие-то странные нотки в голосе, сопряжённые с сообщением о том, что он помнит море «без них».

Этого не может быть. Они появились в тысяча девятьсот сорок пятом году, точнее, проснулись, услышав самый прекрасный зов на свете, который длился недолго, но разбудил их всех. Уже в две тысячи двенадцатом человечеству был вынесен приговор, а они обрели тела, при помощи которых этот приговор был приведён в исполнение. Это было более сорока лет назад, тела людей же подвержены изменениям со временем – тем самым, которых лишены и первые тела Тумана, и нынешние. Человек лгал. Или заблуждался. Кливленд, однако, промолчала, решив, что подробная история их существования должна оставаться покрытой туманом. Какая ей разница, что говорят люди?

Было ли море прекрасным, или нет, Кливленд не знала. Для неё оно было местом, которое нужно охранять, причины неважны.

– Я не боюсь, – Кливленд, сама того не замечая, скопировала жест мужчины, пожав плечами. Впрочем, ей и нечего было. Омаха, при всём желании, не притащит сюда стальную тушу, а Модель Сознания пока повиновалась запретам Кливленд на посещение берега. Люди ей не угрожают. Вполне честный ответ.

Кливленд, заложив руки за спину, сделала ещё несколько шагов, наконец, перестав разглядывать человека и ещё больше удалившись от морской воды. Что ж, это было почти не страшно.

– У меня было много свободного времени. – ответила она на замечание о том, что путь сюда был длинным. Он и с моря был не короче, учитывая, что ей пришлось добираться по морскому дну.

Кливленд пожала плечами – в чём значимость встречи двух живых существ (иной другой бы сказал «людей», но Кливленд отлично помнила о своей принадлежности) на берегу, она не понимала. Более того, могла бы, при необходимости, подсчитать вероятность такой встречи, и вряд ли бы результат был совсем уж невозможным. Кливленд присела на корточки, копнула песок и почти сразу натолкнулась пальцами на почти целую ракушку, которую волны не успели расколоть о берег. Ракушку она принялась неторопливо очищать от песка, смотря теперь уже не в море, а в сторону берега.

– Я всё ещё не вижу ошибки в своих словах. – с ракушкой Модель Сознания была весьма аккуратна – она, выбеленная волнами, стала тонкой и хрупкой. И отколот от неё был совсем небольшой кусок, так что вполне годилась для какой-нибудь людской коллекции, Кливленд же откопала её просто для того, чтоб занять руки. – Люди боятся. Поэтому и не живут тут.

Мокрый песок поддавался пальцам Кливленд слабо, но, как она уже говорила, времени у неё было достаточно. Она вообще занималась всякой ерундой на редкость спокойно и сосредоточенно, будто ей не было свойственно отметать ненужную шелуху. Идеальный исполнитель приказов.

– Чушь какая, – на этот раз она вскинула голову, продолжая сидеть на корточках, а в голосе появилось недовольство. – Таяние льда вызвано повышением температуры, каким образом они умудрились связать это с Туманом? К тому же, темп таяния повысился во второй половине девяностых, а первые наблюдения кораблей были в две тысячи двенадцатом.

Кливленд скривилась и положила почти очищенную ракушку на песок. На этот раз она копнула чуть в сторонке и вытащила осколок стекла. Он был отполирован волнами до размера фасолины неправильной формы, и в нём отражалось небо. Зелёное, потому что осколок был зелёным.

Для человека такое чутьё на «сокровища» могло бы быть непонятным, но Кливленд безошибочно определяла, где в песке что-то лежит, даже не используя «видимые» различия Модели Сознания с человеческим телом. Впрочем, ей они были не нужны – Кливленд просто положила зелёную фасолину к чуть надколотой ракушке и принялась отряхивать руки от мокрого песка. Она была недовольна – насколько же людям хотелось свалить все огрехи на Туманный флот?

Впрочем, будь бы она «собой», то есть, кораблём без Модели Сознания, это бы её не задевало никоим образом. Сейчас – наоборот.

– Ваша зависть необоснованна, потому что отсутствие рабочего времени свидетельствует о занятости. Короче, – Кливленд сама не заметила, как стала говорить проще, – у вас есть работа. В текущих условиях скорее это должно быть поводом для зависти. Я же думаю начать ловить рыбу как аналог работы. Может, это будет востребовано.

Посмотрев ещё раз на два выкопанных «сокровища», Кливленд набрала горсть грязноватого песка и потрясла ладонью, неуклюже «просеивая» его. На этот раз в её ладони не оказалось ничего нового, кроме грязи. Нить рассуждения о людском страхе она потеряла, причём намеренно – ей казалось, что разговор никуда не ведёт и не стоит процессорных мощностей – а потому молчала, разглядывая серые разводы на своей ладони. Для неё всё было просто: боятся, вот и не живут. Лично для неё так вообще тем лучше, никто так и не увидел, как она выбралась из моря.

Разговор уже дал ей больше информации, чем беседа с Гнайзенау – теперь можно было делать узконаправленные выводы. Хоть бы даже об одном человеке. Например, о полном отсутствии чувства времени у конкретно этой особи, когда срок в шестнадцать лет кажется сроком в сотню, или о том, что Туман стал общим врагом и на него радостно списали всё, что подвернулось под руку. Личного отношения к этим выводам у Кливленд не было, несмотря на лёгкий укол раздражения, вызванный обвинением Тумана в таянии морей, но он уже сходил на нет. Кто знает, может быть, это было одним из звеньев в цепочке событий – им, потерянным и покинутым, вряд ли можно было знать это со стопроцентной точностью. Разговор нервировал её только одним: он затягивался.

– Да, люди склонны к домыслам. – Кливленд  отряхнула руки, ещё раз потрогала зелёную стеклянную фасолину, чуть вдавив её в песок и едва слышно вздохнула. Забирать выкопанные «сокровища» она не собиралась. – Я пытаюсь основываться на фактах, которые известны, и только. Ничего я не думаю.

Она повела плечом, словно отталкивая чужие слова, и точно так же надавила указательным пальцем на ракушку.

– Может,  и из космоса. – пробормотала Кливленд. Вопрос о том, кто они, откуда они и куда направляются, мучил их всех посильнее, чем все людские проблемы разом. Чужая злость была ею замечена, классифицирована и отложена на дальнюю полку. Человек злился на Туман. Они все злятся, впрочем.

Это заставляло проявлять осторожность. Не то что бы она боялась, что люди могут ей навредить, но миссия разведки явно осложнилась бы пальбой в неё со всех сторон.

Именно поэтому, когда человек крайне «осторожно» (в глазах Кливленд это походило на слона в посудной лавке) попытался выяснить, как она собирается ловить рыбу, Кливленд ухмыльнулась – по-доброму, но не без издёвки – и сказала:

– Если все будут знать секрет, все будут им пользоваться. Спрос упадёт, да ещё и Туман заинтересуется. Ну уж нет.

На самом деле, она и ловить-то ничего не собиралась, достаточно было дать отмашку Омахе, и та приволочёт ей хоть целого белого кита, но то, что можно было определить, как издевательство над людьми, ей неожиданно нравилось.

Кливленд резко поднялась на ноги, сразу утратив интерес и к ракушке, и стеклянной фасолине, перешагнув их так, словно не она совсем недавно очищала их от грязи без особой нежности, но старательно. И верно, такие вещи для неё не представляли ценности. Она при желании могла подержать в руках вещи, которые для человечества и без Тумана труднодостижимы, но это не вызывало никакого трепета, только короткий исследовательский интерес: рассмотреть, потрогать, классифицировать, изучить, сделать для себя выводы. Всё.

Теперь она была спиной к сидящему человеку, но, стоило ему коснуться ладонью морской воды, как Кливленд оглянулась, и на секунду в её глазах блеснуло желание прогнать его подальше от моря. Заветный приказ, живущий внутри, работал лучше, чем любое сердце. Кливленд пришлось сдержаться от резких слов, но, пользуясь тем, что человек её не видел, она хмуро сверлила его спину взглядом. Хук справа снова показался нужным аргументом в этом странном разговоре.

– Откуда вообще знать, что у них есть? – Кливленд закашлялась, чтобы скрыть нотки нарастающего недовольства. Здесь она ничем не рисковала. Туман сбивал спутники, как спелые орехи с дерева, а «Янтарная эскадра» отличилась тем, что старательно зачищала даже дроны. Словно Кливленд, бывшая одним из известных среди людей крейсером Тумана, никак не могла забыть, что они и так видели её непозволительно близко. Это можно было охарактеризовать как стыд, но только сейчас, когда она понимала, что это такое. Тогда, до понимания, это было лишь безукоризненное следование приказам.

Ей не было стыдно за несколько потопленных отступающих кораблей. Она – возможно – стыдилась того, что была единственной, кого смогли разглядеть вблизи.

– Я пошутила. – говорила она это так, что с ходу не разберёшься, действительно ли это шутка, или ей просто надоел разговор, ведущий к опасным темам. – У меня просто действительно много свободного времени, поэтому я здесь.

Однако, человек был всё более и более подозрительным.

– А что, – похоже, это уже было её фирменным словечком, – нельзя?

Кливленд всё ещё прикидывала, можно ли устроить хук справа сейчас, или ещё рано.

Кливленд снова бросила задумчивый взгляд на море – ей не мешало ни солнце, ни блеск его отражения в морской воде, зрение Модели Сознания позволяло игнорировать такие мелкие глупости. Она видела Омаху, хотя за время их беседы лёгкий крейсер успел чуть удалиться от берега, курсируя, казалось, по какой-то одному ему ведомой траектории. В голове Кливленд блеснула мысль о том, что Омаху стоит предупредить о том, чтоб она так явно не демонстрировала место «спячки» другого крейсера, но это не требовало спешки. Едва ли люди смогут сделать что-то, даже если догадаются, что Омаха охраняет нечто в морских водах.

Человек же всё отчётливее давал понять свою позицию: Туман есть враг, море нужно людям, он надеется воевать. Кливленд хотелось зевнуть в ответ или высказать своё пренебрежение ещё как-то, но даже она понимала, что это было бы слишком очевидно. Ей хотелось пожаловаться флагману, спросить, зачем она послала её в место, где существуют такие люди? Они ведь абсолютно безвредны, они не смогут сделать Туману совсем ничего. Если она сейчас огреет человека в нужной точке шеи, он может превратиться в труп среднего роста и телосложения.

– Я бы только посоветовала вам не болтать об этом с каждым встречным. – ответила Кливленд ровным голосом, продолжая смотреть на море, не щурясь от блеска при этом. Человек уже успел выболтать ей слишком много, пока она молчала или говорила односложно. Ну или врала о том, что будет ловить рыбу. Вообще, она постоянно врала, если рассматривать это с точки зрения людей. – И я пошутила. Правда пошутила. Бросьте ваши морали, я не сунусь в море.

Она издала подобие смешка, который можно было с тем же успехом принять за кашель, и, резко развернувшись, сделала несколько шагов в сторону дороги. Правда, услышав имя, остановилась, пожала плечами и фыркнула (опять!):

– И что?

На самом деле такому ехидству и невежливости было более чем ясное объяснение – Кливленд понятия не имела, как она может представляться людям. Людских имён было слишком много, и ей была непонятна логика подбора. Вот, например, имя этого человека – с чем оно было связано? Почему его так назвали? Ответа не было.

Кливленд, не дожидаясь ответа, побрела в сторону скрытой за земляными насыпями дороги.

Кливленд, кажется, засмеялась, что было не разобрать за шумом волн. Людям действительно не хватало рыбы, тут уж не поспоришь. Шутка-ложь наталкивала на неожиданный вывод: а что, если и вправду начать таскать рыбу и сбывать её на местном рынке? За драгоценные морепродукты (во имя Кода Адмиралтейства, Кливленд не могла понять, почему люди так стремятся к чему-то, что стало редким и трудно доступным) можно выкупить хорошее отношение и развязанные языки, раз уж Нью-Джерси так хочет узнать «атмосферу на берегу». Но, право, это было так смешно и нерационально. Как метод, впрочем, может сойти. Надо будет подумать на досуге.

Ей действительно было смешно. Человек наконец-то вызвал в ней реакцию отличную от неприятия и раздражения, что-то, что походило на положительные эмоции, хотя улыбка Кливленд, невидимая для человека, от которого она потихоньку уходила, была вызвана комичностью этого самого человека, а не доброжелательностью отдельно взятого крейсера Тумана. Серьёзно, иначе как смеяться над Нейлом (что-вообще-значит-это-имя) на него реагировать теперь уже не получалось.

И вот, казалось бы, она собиралась обойти или перелезть земляные насыпи, чтобы, скрывшись за ними, быстро ретироваться подальше от доброжелателя, но пресловутый доброжелатель всё шёл и шёл за ней, сводя возможность быстро и нечеловеческим способом исчезнуть к полному нулю. И при этом говорил. Слова его сводились к смыслу вроде «я обычно на улицах не знакомлюсь, но вы настолько странная, что с вами можно, да и хорошо поболтали же». Это Кливленд смогла вычленить из словесного потока на удивление быстро, учитывая, что болтать ей обычно не с кем было.

Проблема была в реакции. Гнайзенау советовала при нежелательном знакомстве использовать хук справа (правда, там были ещё слова вроде «слишком близком знакомстве», но их Кливленд распознать так и не сумела). Человеческие сети советовали что-то про кокетство и вызов полиции. В действительности же даже такой суперкомпьютер, как ядро целого крейсера Тумана (не такой супер, как Верховный Флагман, но тоже супер), пытался переварить происходящее и найти реакцию адекватнее чем «а ну отойди от меня, жалкий человек!».

Чуть ли не впервые Кливленд пожалела, что оставила основное тело, так сказать, в сохранности. В теории, его можно было бы уничтожить, а наноматериалы погрузить в спячку, что избавило бы её от затрат процессорных мощностей, и, может, она бы реагировала на такие заявления быстрее, адекватнее и логичнее. Но нет уж, жертвовать телом корабля ей решительно не хотелось.

Кливленд почесала ухо, остановившись. Вообще-то, тело этого не требовало, но происходящее само по себе располагало к реакциям, отличным от нормальных. Выглядело со стороны, наверно, гораздо естественнее, чем то, что она до этого творила.

– Хорошо. – выдала вдруг Кливленд с подобием доброжелательности. Словно именно этой беготни за ней и ожидала.

Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего.

Реакция предполагала, что сейчас она назовёт имя, и миру явится ещё одно зарождение дружбы на века. Но нет, не сегодня. Потому что Кливленд сама не понимала, зачем сморозила это самое «хорошо» вместо того, чтоб придать себе ускорения и скрыться из виду, оставив целый ворох подозрений у человека. Сейчас же её ядро, давясь потоками информации, хаотично подбирало имя – ну хоть какое-нибудь, чтобы только не казалось прохладной к человеческой культуре Кливленд унылым.

– Нена. – брякнула Кливленд, когда под руку (условную) подвернулось хоть что-то. Псевдоним германской певицы далёкого прошлого. «Ребёнок» на испанском. Ну или просто дурацкое «Нейл» так запало ей в голову, что поиск начинался с «ne», и потому результаты пошли не по алфавиту. При всех своих мощностях, понять, почему она выбрала именно это имя, она не могла – спросите чего полегче. А вот извиняться и говорить, что она пошутила, и её Иванкой зовут, например – увольте. Нена, так Нена.